Леонид Герасимов | ||||||
Варфоломеевская ночь
После неудачного дебюта в кинотеатре «Спартак» я «переводом»
устроился в полувоенную организацию – симферопольский гарнизонный Дом
офицеров. Перевод был недолгий – через улицу. В конце 60-х годов там
работали директором подполковник Лёвачкин, а его заместителем - майор
Варфоломеев. В подвале внутреннего дворика трудился пожилой художник
Виктор Попов. Когда узнал, что у него появился юный помощник, сразу
же взял в оборот. Выпив, я и в самом деле почувствовал себя «великим художником». Так началась моя «суровая» работа-служба в полувоенной
организации. Каждый день к нам в подвал спускался Варфоломеев и давал
команду. Нет, не «смирно». Всего-навсего «срочно», между окнами, где
сейчас расположилось кафе в «африканском» стиле, написать афиши-щиты.
Пары медленно покачивали бедрами, стараясь попасть в ритм мелодии. Ребята были галантны, девушки стыдливо прикрывали глаза, не решаясь взглянуть на партнера. В самом разгаре танцев выключался свет и на огромном экране появлялись Вицин, Никулин, Моргунов со своей собачкой, не терпевшей запаха самогонки… Мало кто из танцующих в этот момент любил Леонида Гайдая, но доходы Дома офицеров как-то надо было пополнять, хотя бы и таким варварским способом. В мои обязанности входили объявления, «молнии», соцобязательства,
реклама, разнообразная наглядная агитация, восхваляющая социалистический
образ жизни советского офицера и солдата. На фоне любителя чекушек я
выглядел чуть ли не главным художником Симферополя. Непьющему художнику
доверяли. Постепенно в коллективе меня стали ценить и даже уважать,
хотя в 16 лет в головах у нас ветер дальних странствий, жажда неосознанного
счастья и ещё непонятной безбожной «любви», которая в мужских компаниях
именуется гораздо проще… До службы в армии оставалось целых два года,
и военную науку приходилось осваивать уже сейчас. Однажды к нам в подвал
вбегает запыхавшийся майор Варфоломеев.
Началась наша ночная эпопея. Весь Дом офицеров вдруг
пришёл в невообразимое оживление и движение. Кто-то заносил огромные
стенды. Это были квадратные, треугольные, круглые, ромбообразные чудовища,
которые предстояло обтянуть мокрым картоном, дождаться его высыхания,
загрунтовать, опять ждать. А писать на них уже некогда. Над душой стоит
несчастный майор-парторг. Бледный, голодный, затурканный любимой партией.
Глаза слипаются, голодные, полусонные, как зомби, уже
трудно соображали, где наши войска, где американские, где атомные бомбы,
где снаряды для гаубиц. К утру «вымочаленные», с головной болью, голодные,
еле держимся на ногах. Перепачканные с ног до головы гуашью, по инерции
ещё водим плакатными перьями… в воздухе. В конце месяца, к октябрьским праздникам, работникам
Дома офицеров выдавали премии. В бухгалтерии была длинная цепочка людей. Работники
стояли в каком-то молчаливом оцепенении. В центре бухгалтерии, как римский
император, с невозмутимым взором стоял подполковник. Наконец, подошла
и моя очередь. С улыбкой протянула мне беленький конвертик приветливая
молоденькая кассирша. С замиранием сердца я представил в своих фантазиях
«благодарную родину». В ещё свежем предании промелькнула «Варфоломеевская
ночь», наши бесконечные, бессмысленные, глупые авралы. Выйдя на улицу
Пушкина, уже не хотелось мечтать, открыл конверт и увидел красненькую
банковскую бумажку. На ней красивым шрифтом была отпечатана цифра «10»…
|