Варфоломеевская ночь

После неудачного дебюта в кинотеатре «Спартак» я «переводом» устроился в полувоенную организацию – симферопольский гарнизонный Дом офицеров. Перевод был недолгий – через улицу. В конце 60-х годов там работали директором подполковник Лёвачкин, а его заместителем - майор Варфоломеев. В подвале внутреннего дворика трудился пожилой художник Виктор Попов. Когда узнал, что у него появился юный помощник, сразу же взял в оборот.
– Так, давай не нарушай традиций «художественной элиты». С тебя первый взнос.
– Какой такой взнос? Что я ещё успел нарушить?
– Ну что, не понимаешь – чекушку! Какой же ты художник?
Пришлось «доказывать» свою причастность к миру «богемы» – срочно покупать в «девятке» за рубль восемьдесят бутылку водки.
– А пирожок?
– Вот вам два.
Дрожащей рукой художник налил в баночки из-под гуаши прозрачную жидкость.
– Ну, давай!

Выпив, я и в самом деле почувствовал себя «великим художником».
– Тебе сколько лет-то?
– Шестнадцать
– Эх, где мои шестнадцать…

Так началась моя «суровая» работа-служба в полувоенной организации. Каждый день к нам в подвал спускался Варфоломеев и давал команду. Нет, не «смирно». Всего-навсего «срочно», между окнами, где сейчас расположилось кафе в «африканском» стиле, написать афиши-щиты.
– К нам в Симферополь приехал знаменитый певец. Говорят, у него в горле кусок золота. Выступать будет у нас в Доме офицеров, на втором этаже в центральном зале. Обладателем «куска золота» оказался Валерий Ободзинский. Вся страна боготворила этого молодого романтического певца. Женщины «таяли» от его голоса, а всесоюзная фирма грампластинок выпускала диски с его песнями миллионными тиражами. Это был кумир молодёжи. Молодёжи, которая ещё не знала собачьего слова «секс», а мечтала о чистой искренней любви. По вечерам в Доме офицеров устраивались молодёжные танцы. У входа стояли помощники полковника Лёвачкина и бдительно пропускали только ребят в галстуках. Девушки проходили свободно. Голос Ободзинского звучал с пластинок, с ленточных магнитофонов, группа электрогитаристов душевно вытягивала:

Пары медленно покачивали бедрами, стараясь попасть в ритм мелодии. Ребята были галантны, девушки стыдливо прикрывали глаза, не решаясь взглянуть на партнера. В самом разгаре танцев выключался свет и на огромном экране появлялись Вицин, Никулин, Моргунов со своей собачкой, не терпевшей запаха самогонки… Мало кто из танцующих в этот момент любил Леонида Гайдая, но доходы Дома офицеров как-то надо было пополнять, хотя бы и таким варварским способом.

В мои обязанности входили объявления, «молнии», соцобязательства, реклама, разнообразная наглядная агитация, восхваляющая социалистический образ жизни советского офицера и солдата. На фоне любителя чекушек я выглядел чуть ли не главным художником Симферополя. Непьющему художнику доверяли. Постепенно в коллективе меня стали ценить и даже уважать, хотя в 16 лет в головах у нас ветер дальних странствий, жажда неосознанного счастья и ещё непонятной безбожной «любви», которая в мужских компаниях именуется гораздо проще… До службы в армии оставалось целых два года, и военную науку приходилось осваивать уже сейчас. Однажды к нам в подвал вбегает запыхавшийся майор Варфоломеев.
– Так, ребята. Сворачиваемся.
– Что случилось? Враг у стен города?
– Ещё хуже. Срочно к нам едет… да нет, не ревизор. Комиссия из штаба округа. К утру «кровь из носа» надо оформить стены по строевой и политической подготовке советского солдата.
– Почему же утром не сказали?
– Только что пришёл приказ. Давайте, ребятки. Ну, надо, надо…
Ох уж это пресловутое «надо». Ну, такой уж у нас народ, как пел тогда В. Высоцкий:

Началась наша ночная эпопея. Весь Дом офицеров вдруг пришёл в невообразимое оживление и движение. Кто-то заносил огромные стенды. Это были квадратные, треугольные, круглые, ромбообразные чудовища, которые предстояло обтянуть мокрым картоном, дождаться его высыхания, загрунтовать, опять ждать. А писать на них уже некогда. Над душой стоит несчастный майор-парторг. Бледный, голодный, затурканный любимой партией.
– Давайте, ребятки, давайте, родные.
Ещё немного, и он бы произнёс слова Прохора Громова из романа «Угрюм река»: «Давайте, ребятки, спасайте своё и моё; потом водкой зальётесь!». Но «пожар» обещал ещё долго не гаснуть. До утра оставалось часа четыре, а мы только-только приступили к тексту «Военная присяга». Впереди оставались ненарисованные фигуры послушных солдат, выполняющих упражнения с автоматами.

Глаза слипаются, голодные, полусонные, как зомби, уже трудно соображали, где наши войска, где американские, где атомные бомбы, где снаряды для гаубиц. К утру «вымочаленные», с головной болью, голодные, еле держимся на ногах. Перепачканные с ног до головы гуашью, по инерции ещё водим плакатными перьями… в воздухе.
– Ну, ребятки, родина вас не забудет!
Но родине было не до наших стендов. Комиссия приехала только через неделю. Проверяла финансовые дела бухгалтерии. Несколько дней я ходил мимо комнаты «Боевой и политической подготовки», нервно передёргивая плечами, как в тике.

В конце месяца, к октябрьским праздникам, работникам Дома офицеров выдавали премии.
– Иди, там тебя ждут, тебе причитается! – Искривлённым ртом, Виктор ехидно улыбнулся.

В бухгалтерии была длинная цепочка людей. Работники стояли в каком-то молчаливом оцепенении. В центре бухгалтерии, как римский император, с невозмутимым взором стоял подполковник. Наконец, подошла и моя очередь. С улыбкой протянула мне беленький конвертик приветливая молоденькая кассирша. С замиранием сердца я представил в своих фантазиях «благодарную родину». В ещё свежем предании промелькнула «Варфоломеевская ночь», наши бесконечные, бессмысленные, глупые авралы. Выйдя на улицу Пушкина, уже не хотелось мечтать, открыл конверт и увидел красненькую банковскую бумажку. На ней красивым шрифтом была отпечатана цифра «10»…