Как я ходил на этюды

Подаренный художником цирка новенький этюдник пах сосной, столярным клеем, ещё чем-то неизвестным, от чего кружилась голова, и хотелось рисовать, рисовать и рисовать. Одно время я «повадился» ходить на этюды в детский парк. Я уже был вполне взрослый – мне было аж одиннадцать лет. Мама безбоязненно отпускала меня, куда я захочу. В 60-е годы родители не боялись за своих детей. Если бандиты и были, то был и «кодекс бандитской чести». Никто не посмел бы обидеть ребёнка.

В детском парке раньше, ещё до войны, был фруктовый сад, а во время Отечественной войны там, где сейчас аттракционы, стояли зенитки, на случай немецкой бомбардировки. Когда Черчилль останавливался в Симферополе, во время Ялтинской конференции, то мог наблюдать с балкона улицы Шмидта (прежнее название Потемкинская, с одноимённым названием моста, в районе ул. Воровского) целые ряды зениток, нацеленных в грозовое небо. После войны парк стал детским. Фруктовые деревья остались. Черешни, абрикосы, миндаль привлекали целые «полчища» мальчишек-смельчаков. Первое время сторожа ещё как-то гоняли этих «разбойников», но со временем поняли бесполезность этого занятия. Мальчишки, ломая ветви черешни, набивали себе полные пазухи недоспелых ягод. У каждого была своя технология сбора фруктов, свой метод.

Мой метод был предельно прост. Мне не было необходимости бегать от сторожей. Делал я всё это вполне легально. Детскому растущему организму вечно не хватает витаминов. Хорошо, если родители имеют возможность покупать фрукты, а как быть тем бедным семьям, которые еле концы с концами сводят? Короче говоря, я усаживался в детском парке, в какой-нибудь тенистой аллейке, у поспевающей сливы. Начинал делать зарисовки, наброски, не забывая поглядывать на ароматные сливки. Мой «бизнес» заключался в том, чтобы войти в доверие к смотрителям парка, убедить, что я не буду ломать деревья и ветки, примерно буду сидеть на скамеечке, делать свои зарисовки. Когда они увидят мои наброски, то, возможно, сжалятся над «изголодавшимся художником» и сами предложат мне немножечко сливок. Но время шло, мой план не срабатывал. Есть хотелось всё сильнее и сильнее. В таком состоянии я мог просидеть почти до закрытия парка. Так и не притронувшись к свисающим надо мной плодам.

После нескольких дней такой безуспешной «охоты за сливочным счастьем» я понял, что никому я здесь не нужен, как и эти переопрысканные деревья. Наконец, усыпив бдительность дворников и других хозработников своим ежедневными «пленэрами», осмелился, наконец, сорвать маленькую сливку. К моему удивлению гром не разразился, работники не сбежались, и руки за спину мне никто не заломил. Бабушка, естественно, меня уже научила чужого не брать, но с другой стороны, в школе уже успели внушить, что у нас всё общее. Если общее, то почему гоняли мальчишек сторожа? А если это чьё-то частное, почему оно в общем саду? Ни к какому выводу я так и не пришёл. Зато к концу месяца на моём столе скопилась огромная стопка новых работ. Проблему «собственности» я всё же решил. Правда, по-детски. Сливки я рвал прямо пропорционально количеству выполненной работы. Если день был удачный, домой приносил полный этюдник спелых плодов. Если сливы начинал «пробовать» раньше времени, работать с сытым желудком уже как-то не хотелось. Соответственно и зарисовки были вялыми, неинтересными.

Наконец, взрослые меня «застукали». Под конец я так обнаглел, что, не прячась, жевал и работал. Мудрая охранница уже давно приметила «талантливого» мальчика и наверняка знала мои проделки. Не раз она останавливалась возле моих «ботанических шедевров», одобрительно цокала языком и молча удалялась по своим делам.

Однажды, когда сливы по-настоящему созрели, а я как ни в чём не бывало «мучил» очередной куст тушью и пёрышком – подошла ко мне. В руках у неё было огромное ведро яблок. Женщина улыбнулась и протянула его мне…