Безручка

У нас во дворе, на Архивной, жил мальчик. После войны, играя с мальчишками у Архивного моста, нашёл какую то «интересную» железячку. Долго не раздумывая, пацанята развели костёр, побросали туда веток, бумаг, сверху положили загадочную «болванку». Когда костёр разгорелся, внезапно пошёл дождь. Ребята спрятались под мостом. Костёр горел уже еле-еле, постепенно затухая, извергая огромное количество жёлто-зелёного дыма. Фейерверк, как надеялись, не удался, и уже собрались расходиться по домам. Уходя, решили проверить, что случилось. Почему не сработал странный предмет? Только подошли двое самых любознательных – раздался оглушительный взрыв. Одному малышу вырвало весь живот, он тут же упал, уткнувшись лицом в размётанный пепел от костра. Другому мальчику «повезло» больше – ему оторвало кисть руки. К счастью, он остался жив. Другие мальчишки в страхе разбежались по домам за взрослыми.

Покалеченный малыш скоро оправился и потихоньку старался забыть трагедию. Иногда во сне или перед дождём отчаянно болела оторванная рука. Соседи жалели бедолажку, при случае совали в уцелевшую ручку то бублик, то конфетку, то «птичку» из скрученной и запечённой в духовке мучной колбаски. Мама Серёженьки первое время отчаянно плакала, но ничего поделать было уже невозможно. В конце концов, привыкла к потере ручки, потихоньку стала забывать о случившемся. Иначе было невозможно жить, представляя, что там, у детишек произошло. Мать всячески жалела ребёнка, тяжёлую работу не давала, а когда тот немного подрос, и вовсе взяла все домашние заботы на себя.

Отца у Серёжи не было. Всё одна да одна. Ухажёров после войны оставалось мало, а какие пытались подбить к ней «клинья», тех сходу отваживала. Соседи, учителя в школе продолжали жалеть Сергея. Не выучит урок – поблажка. Не придёт в школу – пожурят и забудут. Сбежит с уроков – промолчат. Мать всё знала, обо всём догадывалась и только изредка вытирала платочком свои голубые красивые глаза с ситечком ранних морщинок по краям. Видя такое дело, подросток стал вести себя смело, развязно, бесшабашно. Учителям стал грубить, учиться плохо, директору огрызаться. Завёл новую сомнительную компанию. Соседи только разводили беспомощно руками, никто ничего не мог посоветовать бедной матери. Сын уже стал по-настоящему хамить, отбиваться от рук. Жалость соседей, матери и всех, кто знал Сергея, обернулись трагедией для него самого и самого родного ему человека. Часто убегая из дома, путался с какими-то подозрительными личностями у моста. Стал выпивать и курить. Покалеченная рука была пропуском во все вино-водочные и продуктовые магазины, бани, кинотеатры, а также в рестораны. В армию его, конечно, не взяли, работать на каком-то щадящем производстве желания не было. Государство платило инвалидные, но это были крохи. Прожить на них было, при всей экономии, невозможно. Сергей приносил откуда-то деньги. Мать брезгливо смотрела на них и не прикасалась. Сергея это раздражало. Он злился, оскорбляя мать, та плакала, уткнувшись в подушку, но уже, кажется, ничего поделать и изменить было нельзя. Постоянные ссоры, материны увещевания только бесили великовозрастного юнца. Кончались скандалы хлопаньем дверей, и сын на несколько дней пропадал из дома. Вначале мать кричала в окошко: «Серёженька, детка, не ходи туда». Но уже был неуправляем «детка».

Снова и снова собирались люди в фуфайках под мостом. Снова и снова взывала бедная мамочка из окна: «Серёженька, вернись».
Вернулся Серёженька уже через 5 лет. Посадили его за групповой грабёж ларька или магазина. Это было уже не важно. Важно было, что мать потеряла сына. Ещё совсем недавно она, радостная, принесла его из роддома на улице Розы Люксембург. Розовый комочек смешно оттопыривал губки, как будто целовал воздух. Бабушки в семье не было. Помочь некому. Денег нет. Оставалось отдать только в ясли. В яслях наши дети никому не нужны. Описянные, они по полдня остаются мокрыми и холодными. В детсадике всё повторяется. Безбожная школа в состоянии только изуродовать человека. Мать целый день на работе. Остаётся заниматься «воспитанием» только Архивному мосту.

Всю жизнь человек учится. Когда рождается, он учится говорить, ходить, мыслить, жить в семье. Если семья православная, учится самому главному предмету – как общаться с Богом, как отличить добро от зла и как следовать по пути добра.

Серёжу мама, соседи, общество жалели, баловали, в результате вырос эгоист, думающий только о себе, о своём горе, не догадываясь, что ещё большее горе, чем утерянная кисть руки, приносит своей матери. К взрослому Сергею приходили советские психологи – утешали его, а он им в ответ: «Вы вот имеете возможность работать и жить полноценной жизнью, а у меня-то рука только одна». Что могли советские горе-психологи, воспитанные в атеистических мединститутах, ему ответить? Как безбожные врачи могли помочь ещё молодому человеку, пусть даже и с криминальным прошлым? Если его никто не учил Божьей истине. Если Сергей не мог уловить глубочайший смысл жизни, то ему ничто не сможет помочь. Мать должна была объяснить сыну, что за оторванную кисть, за это полученное Богом увечье он, если не будет роптать на судьбу, на мать, общество, Бога, – получит в иной жизни накопленную небесную мзду. А, осознав это, он должен был бы радоваться. Даже если бы у других людей было бы по шесть рук, он должен говорить: «Благодарю Тебя, Боже мой, за то, что я имею одну руку». Если искалеченные, несчастные люди не уловят глубочайший смысл жизни, то они будут страдать, отчаиваться. Когда Сергею Ивановичу исполнилось сорок лет, один священник открыл ему, в чём конкретно заключается смысл его жизни. – В том, чтобы подготовить себя для нашего Отечества, для неба, для Рая. Суть в том, чтобы человек уловил этот глубочайший смысл жизни, иже есть спасение души. Веруя в Бога и будущую жизнь, человек понимает, что эта временная жизнь суетна, и он должен готовить свой «загранпаспорт» для жизни иной. Мы забываем о том, что всем нам предстоит уйти. Корней здесь мы не пустим. Этот век не для того, чтобы прожить его припеваючи, а для того, чтобы сдать экзамены и перейти в иную жизнь со спокойной совестью, воспарить ко Христу и быть с Ним всегда…

На много лет я потерял «безручку», как его «ласково» дразнили в школе, из вида. Началась «перестройка». И вот однажды в паломнической поездке по Италии, вместе со священниками из Киева, я случайно узнал в постаревшем старце в чёрном одеянии – Сергея. После долгих лет криминальной бездумной жизни, во время которой он был членом одной из мафиозных группировок, он постригся в монахи. Иногда, когда прохожу мимо окон Архивного спуска, мне чудится голос его матери: «Серёженька, вернись, сынок».